За тех, кто в дрейфе! - Страница 35

– Будто это от него зависит, – фыркает Шурик.

– Они шутят, – разъясняет Шурику Кузьмин. – У них благодушное настроение после ужина-с.

– Физик, а умный, – с уважением говорит Веня. – Все понимает.

– Вы, остряки, – вмешивается Груздев. – По моим прогнозам Льдина пройдет в стороне от полюса.

– Второй фурункул вам туда, где он был! – пугается Веня. – Сергей Николаевич, а вы как думаете?

– Ветры и течения нами командуют, Веня. Повлиять на линию дрейфа мы можем так же, как на лунное затмение. Ну, а в крайнем случае попросишь Белова подкинуть тебя туда на часок отметиться, тебе он это сделает! Тем более опыт таких полетов у Кузьмича имеется.

Веня с деланным ужасом вжимает голову в плечи: Белов дал страшную клятву ему отомстить. С месяц назад Веня проходил мимо домика Николаича и увидел в окошко, что Белов разбирает и смазывает пистолет. В это время зазвонил телефон, Белов снял трубку, потом оделся и пошел на радиостанцию. Такого случая Веня, конечно, упустить не мог. Он быстро разыскал подходящий винтик, вбежал в домик и положил в груду смазанных частей. Затем в течение дня то один, то другой зритель осторожно заглядывал в окошко, умирая от смеха при виде совершенно озадаченного и даже взбешенного Белова, который никак не мог собрать пистолет: каждый раз оставался лишний винтик. Что же касается «опыта таких полетов», на что намекнул Николаич, то он заключался в следующем. Весной, в период доставки грузов на Льдину, тот самый репортер, который «клюнул» на осетров, в порядке компенсации за розыгрыш напросился в полет с «прыгунами» на полюс. Полет действительно состоялся, однако в приполюсном районе был сплошной туман, и посадку произвели километрах в сорока от заветной точки. Но спектакль был устроен по всем правилам: бортмеханик дымовой шашкой нанес концентрические круги вокруг «земной оси», а репортер в мужественной позе первооткрывателя запечатлелся на этом фоне. И лишь когда полетели обратно, штурман «случайно» проговорился…

– Продолжим? – нетерпеливо предлагает Дугин. Он сегодня уже дважды проигрывал в «чечево» и жаждал реванша.

Мы с Николаичем уединяемся за дальним столиком. Сегодня я проводил обследование по полной программе, но доложить результаты еще не успел.

– Излагай, – говорит Николаич.

– В общем, нормально, как положено в полярную ночь: потеря веса, понижение давления и ярко выраженная аристократическая бледность – мало бывают на свежем воздухе. Осокин, к примеру, потерял пять килограммов. И нервишки у многих, учти, натянуты, как фортепьянные струны.

– Осокин – это ясно, наберет, когда успокоится. А с нервишками что-то надо делать, причем немедленно. Что предлагает медицина?

– Если немедленно, я бы на твоем месте половину ребят отправил в Сочи.

– С билетами на самолет трудно.

– Тогда давай расчистим площадку и футбол затеем под прожектор. Или хотя бы бадминтон.

– А если утреннюю зарядку на воздухе, обязательную для всех?

– Хорошо бы, но я так и слышу дуэт Груздева и Вени: «Еще один такой приказ – и от человека ничего не останется!» Сгоняем партию?

Мы расставляем шахматы. За окном не унимается пурга, уже вторую неделю метет. Пурга то стихает, то вдруг снова срывается с цепи. Каждый день приходится кого-то откапывать, сегодня, к примеру, меня. Но предусмотрительный Николаич так расположил домики, что их двери ориентированы на разные страны света и одновременно засыпать нас не может.

– «От человека…» – ворчит Николаич, делая ход. – Мягкотелый ты интеллигент, Саша.

– От интеллигента слышу.

– Предлагаю королевский гамбит. Как только пурга утихнет, расчистим площадку.

– Принимаю. Ну, а еще чем ты озабочен?

– Вот этими самими нервишками. Тем, что мы, не сговариваясь, каждое утро встаем с левой ноги.

– А если конкретно?

– Обрати внимание, как они друг на друга смотрят.

– Уже обратил. Кореш и Махно по сравнению с этой парочкой друзья до гробовой доски. Кажется, перемирие кончается.

– Кончилось, Саша. Как заметил дядя Вася «в одной берлоге двум медведям не ужиться».

– Боишься взрыва?

– Пусть они сами его боятся, друг мой! Шах.

– Вижу. А что, если я поселю своего длинноухого в медпункте? Все-таки легче будет проводить разъяснительную работу.

– Вообще-то механикам положено жить вместе, но согласен, Э, да у них цирк начинается.

Провожаемый дружескими советами, Дугин лезет под стол и ревет с такой силой, что в тамбуре тревожно лают разбуженные собаки. А тут еще Горемыкин заливается своим визгливым смехом, ему по-жеребячьи жизнерадостно вторит Шурик Соболев – в самом деле цирк.

– Не натурально, – решает Веня. – Народ требует «бис»!

Дугин ревет еще раз.

– Вот теперь натурально, – хвалит Веня. – Вылезай, четвероногий друг. Все-таки прорезался голос предков!

– Каких таких предков? – оскорбляется Дугин.

– Тебе виднее, предки-то твои.

– Нет, ты скажи! – настаивает Дугин.

– Так, есть одна догадка, – веселится Веня. – Или, скажем, рабочая гипотеза. Уж очень ты смахиваешь в профиль на лошадь Пржевальского!

– За лошадь, знаешь…

– Эй, на Филатове! – включаюсь я. – Лево на борт.

– Па-а-рдон! – Веня чмокает и поправляет воображаемое пенсне. – Все мы, Женя, как сказал поэт, немножко лошади, ты больше, я меньше…

– Это еще неизвестно, кто больше! – повышает голос Дугин.

– Веня, – говорит Николаич, – остроумие хорошо тогда, когда оно не оставляет ожогов.

– Я же запросил пардону. – С лица Вени сползает улыбка. – Что мне, расшаркиваться…

– Доктор, – в голосе Николаича звенит металл, – Филатову необходимо подышать свежим воздухом.